Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Карта развернута на паре столов, намертво прибитых в кузове итальянского грузовика, – управлять разбросанными на фронте в три десятка километров ротами и взводами из танковой башни невозможно. Не будь Греция такой гористой, ему банально не хватило бы сил, а так – километров много, дорог мало. Немецкая пехота просачивается по бездорожью, но натыкается на второй эшелон. В любом случае таким макаром им отходящих греков не догнать, потому что эллины топают по дорогам. Михаил должен выиграть для них сутки. За это время пехота укрепится перед гаванями, прикрывая эвакуацию.
– Товарищ капитан, наш француз при отходе подорвался на мине! – связист уставился поверх борта невидящим взглядом, сейчас он состоит изо рта и ушей.
– Все живы, но у Жукова отнялись ноги.
Фунтиков на минуту замирает – обдумывает ситуацию.
С сильным, опытным и умным врагом нельзя воевать по шаблону. Несколько часов, всего несколько часов, а кто-то на той стороне уже все понял, нашел слабое место и наказал за тупость. Французский танк не починить, хотя есть чем – просто не успеть, немцы наверняка сейчас усилят давление, а устраивать классическое сражение из-за одного танка нельзя, потеряешь больше, провалится весь центр. Значит…
– Дай связь с Сонькиным.
Через несколько секунд связист протягивает Михаилу микрофон и головные телефоны.
– Василий, почему у тебя фрицы как хотят мины устанавливают? По канавке проползли? А думать бабушка твоя станет? Расслабился, да? Значит так, танк сжечь, при отходе движения по дорогам избегать, в узких местах проверять путь – только что установленную мину так просто не спрячешь. И смотри, Василий, они постараются этот фокус повторить – вывернись наизнанку, но этих саперов кончи, понял? На выдвижении лови, пока головной танк обходят, они удобное место для наблюдения искать станут. Думай, Вася, все время думай, за себя и за немцев. Отбой связи.
И снова связисту:
– Вторую и третью давай.
Михаил пятнает карту пометками – короткие доклады в голове командира складываются в подробную картину происходящего. Наступающие немецкие войска несут потери, спотыкаясь на каждой кочке. Танкисты выполняют свою задачу, разменивая на часы и минуты машины и экипажи.
Зенитка, которую незаметно для его людей немцы вытолкали на укрытую позицию, разносит обстрелявший очередной дозор БТ.
Группа разведчиков в глубоких немецких касках засекает позицию очередного танка, радист собирается наводить огонь артиллерии, но в самый центр группы падает осколочно-фугасный снаряд, выпущенный одной из двух последних батальонных самоходок, уцелевших настигает огонь трех танковых пулеметов Т-28.
Группа пикировщиков, прилетевшая по наводке «костыля», второй день чудом уклоняющегося от атак греческих истребителей, вываливает бомбы на один из взводов на самом правом фланге. Опытные экипажи рывком выводят машины из-под удара, но одному из БТ осколок разбивает гусеницу. Три уцелевших танка вынуждены выдержать серьезный бой, прикрывая ремонтирующих свою машину сослуживцев.
Немец ползет через густую, но жесткую траву, подтягивает за собой противотанковую мину в брезентовом чехле. Возможно, это тот самый, что вывел из строя «француза». Ползти неудобно, но этот фриц опытен и силен, он уверенно подбирается к цели, не зная, что его ровесник с Орловщины уже установил прицельную марку у него на пути и кончиком сапога удерживает педаль спуска, ожидая, когда труженик войны выползет на удобное место. Осколочный сорокасемимиллиметровый входит фашисту в поясницу, разрывает практически пополам, но отказывающийся верить в свою смерть человек пытается ползти, слабеющими руками пытается тянуть к себе куст сизой полыни, поливает землю смесью крови и дерьма, вываливающегося из рваной мешанины сизых кишок. Потом голова утыкается в траву, тело дергается в последний раз и замирает.
Горят немецкие разведывательные броневики – командир танка удачно выбрал место, уничтожил сначала замыкающий, потом головной и сейчас азартно выцеливает последнего. Немец маневрирует, прикрывается дымом, никак не получается всадить в него снаряд. Выстрел – промах, еще один – снова мимо…
Близкий разрыв тяжелого снаряда опрокидывает Т-26 на бок, сорванная взрывной волной башня улетает в сторону. Командир и заряжающий погибают мгновенно, оглушенный механик-водитель через несколько минут выбирается из корпуса, квадратными глазами находит остатки башни и падает, срезанный пулеметной очередью.
С каждым часом гавани южного побережья все ближе, все меньше танков остается в батальоне, но фронт укорачивается, и немцев удается сдерживать.
Боли нет. Кажется, что ниже пояса тело просто исчезло. Наверно, это очень плохо, это приговор – инвалидность, ты стал просто беспомощным куском мяса, способным только есть, пить и ходить под себя. Но Ерофею не хочется об этом думать. Ему совсем ничего не хочется. Жуков лежит, бессмысленно уставившись в безоблачное летнее небо – чужое, лишенное облаков, выгоревшее на солнце, и молчит. Молчит, когда парни вытаскивают его из подбитого танка, молчит в идущей на юг машине, на носилках… Односложно отвечает на вопросы врача…
– В госпиталь. Срочно. Что-то из этой посуды, – врач осматривает теснящиеся в гавани рыбацкие каики, шхуны и прочую водоплавающую мелочь, ожидающую эвакуирующихся, – идет на Лерос?
– Сейчас узнаю, товарищ военврач.
Через полчаса носилки с Ерофеем устанавливают на палубе небольшого кораблика или катера, перед надстройкой, похожей на будку не очень крупной собаки. На носу пара греков в цивильном неумело возится с укрепленным на самодельной тумбе крупнокалиберным итальянским пулеметом. Некоторое время спустя палуба начинает дрожать – Жуков лопатками ощущает эту дрожь. Загорелый парень – босой, из всей одежды на нем только грязные полотняные штаны, сбрасывает с тумбы веревочную петлю, перепрыгивает на борт, и мир вокруг Ерофея начинает покачиваться – баркас вышел в море. Плеск и небольшая качка баюкают, боец закрывает глаза и засыпает.
Будят его испуганные крики моряков. Повернув голову, Жуков видит, как греки разворачивают пулемет на левый борт, потом на правый, дают несколько очередей, потом по доскам хлещут пули, и над баркасом с ревом проносится самолет. На палубе валяется расчет пулемета – один из греков еще что-то мычит, второй не подает признаков жизни. Из-за собачьей будки тоже слышны стоны и крики раненых. Баркас пытается поворачивать, но там, над морем, самолет с крестами стал в вираж, собирается делать второй заход. Ерофей вываливает непослушное тело с носилок и ползет к такому далекому пулемету. Гладкая палуба скользит под ладонями, но сила в руках еще осталась. Жуков добирается до тумбы, цепляется за нее и одной силой воли подтягивает себя к рукоятям пулемета. Он не думает о непослушных ногах – у него есть цель. Эта цель, распластав крылья над морем, несется к нему, сверкая плексигласом кабины. Они открывают огонь одновременно – пулемет в руках танкиста дрожит, выплевывая очередь навстречу сдвоенным вспышкам, что мелькают над капотом приближающегося истребителя. Время для Ерофея будто растягивается, вписанный в проволочные круги прицела «мессер» медленно приближается, увеличиваясь в размерах, от него что-то отлетает, потом правую ногу будто обливают кипятком, и рукоятки пулемета выскальзывают из пальцев, Жуков падает на залитые кровью доски. За самолетом в воздухе остается белесый прозрачный след, он больше не собирается атаковать – набирает высоту и уходит к горизонту. Когда к Жукову наконец прибегает сопровождающая раненых греческая медсестра с наскоро перевязанной головой, Ерофей сидит, прислонившись спиной к тумбе, зажимает обеими руками простреленное навылет бедро и матерится в пространство. От счастья. Потому что простреленная нога – болит.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
